Павлин (2022)

Сибирь, 1994.
Лёша, с обветренными щеками и вечно зажатой в кулаке гармошкой, шагает по деревне, где каждый сарай шепчет историю, а телефонная будка — единственный мост во внешний мир. Его отец, шофер с глазами цвета солярки, внезапно бросает рейсы и запирается в гараже, рисуя на стенах алые круги — словно метит невидимую добычу. Но настоящая охота начинается, когда Лёша находит в старом УАЗике конверт с фотографией матери, которую он помнит только по запаху жасминового мыла — и по тому, как отец стискивает зубы, услышав её имя.

Деревня играет в молчанку: бабки на лавках бормочут про «павлиньи перья», что якобы обжигают кожу, а местный милиционер, собирающий в столетие Ленина марки, внезапно начинает патрулировать лес с метрономом в кармане. Чем больше Лёша роется в отцовских схронах (замшелые журналы «За рулём» с пометками «не возвращаться», ржавые ключи от несуществующих дверей), тем чаще на обочине мелькает девчонка в плаще цвета ржавчины — та, что знает, как пахнет бензин в полночь и куда ведут следы на замерзшем болоте.

Но главная загадка — не карта, не пропавшая мать, не синие перья под подушкой у отца. А то, что деревня, кажется, *боится* самого Лёшиного поиска. Даже гармошка теперь звучит как предупреждение: не свисти, парень, а то разбудишь то, что не должно проснуться.

Сможет ли он играть эту мелодию до конца — или дрогнет, когда поймёт, что ключ от прошлого отпирают будущее?..