В затерянном уральском посёлке, где дождь стучит по жестяным крышам как метроном, Лиза — кондитер с опалёнными жизнью ладонями — находит в печи заброшенной пекарни свёрток, пропитанный запахом корицы и старой боли. Внутри — тетрадь с рецептами, где вместо ингредиентов — имена соседей, а вместо инструкций — загадки: *«Смешай слезу того, кто предал, с пылью забытых писем»*. Каждое блюдо, приготовленное по этим правилам, пробуждает в людях воспоминания — яркие, как ожог, — но после десерта гость
В приморском городке, где волны разбиваются о сгнившие пирсы 60-х, Майя находит в бабушкином сундуке пачку писем, перевязанных лентой цвета выцветшего заката. Замшелые конверты пахнут лавандой и йодом, а в них — признания в любви к незнакомому мужчине, чье имя стёрто временем. Фиктивный брак бабушки, оказалось, был ширмой для тайны, которая тянет за ниточки: почему маяк, давно погасший, до сих пор манит к себе местных стариков по ночам? Майя, с её татуировкой-компасом на запястье, ищет ответы
В горах Кавказа, где туманы цепляются за склоны как старые воспоминания, биолог Лика находит заброшенную оранжерею с цветами, что цветут вопреки сезонам. Ее сюда привел дневник бабушки — полустертые заметки о растении, которое «поет» под луной. Но местные шепчутся о «каменных снах» и избегают тропы к теплице, будто боятся разбудить то, что спит под землей. Чем больше Лика восстанавливает засохшие лепестки, тем чаще в селе гаснет свет, а на пороге ее дома появляются букеты с черными корнями —
На краю умирающего шахтёрского городка, где снег в апреле ещё хрустит под ботинками, 17-летняя Яна находит в подвале поликлиники коробку с письмами — неотправленными, подписанными женскими именами и датированными одним днём: 9 мая 1986. Каждое начинается с фразы «Если ты это читаешь, я не смогла его уберечь». Расследование приводит её на заброшенный участок родильного отделения, запертый на ржавую цепь, где стены испещрены детскими ладонями из извести. Но чем больше Яна спрашивает, тем упорнее
Сибирь, 1997-й. Алёха, пятнадцать лет, мозолистые ладони от топора и глаза, выжженные северным ветром, роется в сарае за покосившейся баней. Под грудой ржавых капканов — потрёпанный дневник, чьи замшелые страницы пахнут бензином и полынью. Внутри — карта, нарисованная рукой его отца, геолога, пропавшего три зимы назад без следов. Деревня дышит тишиной: старики крестятся на иконы, когда Алёха спрашивает о шахтах за рекой. Но в дневнике — цифры, похожие на координаты, и обрывки фраз о «чёрных