Горячий снег (1972)

Начало:
Декабрь 1942-го. Степь под Сталинградом вымерзла до хрусталя — даже дыхание обжигает, как огонь. Лейтенант Кузнецов, двадцатилетний командир батареи, носит в планшете не карты, а письмо сестры, которое не решается перечитать. Его орудия вросли в снег, как мертвые деревья, а солдаты, от мала до велика, учатся спать с открытыми глазами: немцы где-то близко, но где именно — не знает даже разведка.

Действие:
Им приказано держаться. Всего сутки. Но как считать время, когда часы замерзли, а по рации — лишь треск да голос комдива, повторяющий: *«Ждать»*? Здесь каждый выживает по-своему: санитарка Катя заворачивает раны в страницы Толстого, а рябой наводчик Сергей бьется с прицелом, который «врет» на морозе. А потом — гул. Сперва как шмель, потом — как землетрясение. Танки. Не десяток — десятки.

Нюансы и повороты:
Кузнецов знает: приказ нарушать нельзя, но как стрелять, если замки орудий не сдвинуть без огня? А огонь — демаскировка. Выбор между жизнями батареи и тысяч в тылу. А еще — та ночь, когда Сергей, пьяный от бессилия, кричал, что комдив их уже списал. Утром его нашли спящим на снегу — с обмороженными пальцами, сжимающими пачку писем... чужих.

Финал:
Когда снаряды кончаются, а танки лезут, как стальные крысы, Кузнецов вспоминает слова отца: *«Война не любит дураков, но презирает трусов»*. Он приказывает поджечь солярку — осветить поле, хоть это и мишень. В дыму и пламени батарея становится видна немцам... и своей артиллерии.

Вопрос:
Но как различить, где свои снаряды, а где вражеские, если небо слепо, а рация мертва? И главное — успеет ли Катя сжечь последнюю книгу, чтобы согреть замки орудий... или страницы Толстого все же важнее?