Петербург, начало нулевых. Сеня, парень в потрёпанной косухе, который похож на недочитанное стихотворение Есенина, каждое утро выходит из квартиры с одной целью — наконец-то умереть. Но питерские дворы-колодцы, где даже граффити на стенах шепчут *«не сейчас»*, превращают его трагедию в абсурдный спектакль. То соседка с лестничной клетки, пахнущая борщом и нафталином, заставляет помочь вынести диван, то бродячий пёс смотрит на него так, будто знает, что Сеня в детстве крал сосиски из школьной
В пыльной лос-анджелесской квартире, где шторы никогда не открываются, актёр Марк неделями выгрызает из себя чужую жизнь. Его пальцы выбивают ритм монологов на запотевшем зеркале, а стопки сценариев пахнут прогорклым кофе и нервным потом. Съёмки псевдодокументалки о бомже-революционере становятся петлёй: чем правдивее его игра, тем чаще прохожие на улицах бормочут *его же* слова из несуществующих сцен. Режиссёр твердит о «чистоте метода», но когда в гримёрке появляется окровавленный жакет — тот
В глухом уральском посёлке, где снег прибивает к земле даже шепоты, семнадцатилетняя Лика находит в колодце ржавую коробку с фотографиями незнакомых людей — и своим лицом на каждой. Створки рассыпаются в руках, пахнущих железом и морошкой. Расследование упирается в стену: старики крестятся при её вопросах, а мать сжигает письма с незнакомым почерком. Чем ближе Лика к разгадке, тем чаще в окнах мелькает силуэт в чужом пальто — будто кто-то примеряет её жизнь. Но правда ли это призрак, или